Аксенова Анастасия Александровна

УДК 82.01

Аксенова Анастасия Александровна

магистр философии, филолог. Преподаватель кафедры журналистики и русской литературы XX века. Кемеровский государственный университет (г. Кемерово).

E-mail: AA9515890227@yandex.ru

СЛОВО КАК СУДЬБА ПОЭТА (НА ПРИМЕРАХ ИЗ ЛИРИКИ В. Я. БРЮСОВА)

Аннотация: В статье рассматриваются некоторые особенности образа поэта и поэтического слова в произведениях В. Брюсова. Целью этого изучения является объяснение некоторых смысловых аспектов художественного изображения. Метод, использованный в исследовании: интерпретация образа в контексте смыслового целого, то есть герменевтический метод. Автор приходит к выводу, что в этих произведениях Слово добывается в труде, указывает на тайну языка, смысл человеческого в человеке, является откровением и даром, а не проклятием.  Нужда в слове выступает здесь как синоним нужды в смысле.

Ключевые слова: Брюсов; лирика; слово; судьба; творчество; тайна.

Aksenova Anastasia Aleksandrovna

Master of Philosophy, philologist. Lecturer of the Department of Journalism and Russian Literature of the XX century. Kemerovo State University (Kemerovo, Russian Federation).

E-mail: AA9515890227@yandex.ru

THE WORD AS THE POET’S FATE (ON EXAMPLES FROM THE LYRICS OF V. YA. BRYUSOV)

A. A. Aksenova

Abstract: The article discusses some features of the image of the poet and the poetic word in the works of V. Bryusov. The purpose of this study is to explain some of the semantic aspects of the artistic image. The method used in the study: interpretation of the image in the context of the semantic whole, that is, the hermeneutical method. The author comes to the conclusion that in these works the Word is extracted in labor, indicates the mystery of the language, the meaning of the human in man, is a revelation and a gift, and not a curse. The need for the word appears here as a synonym for the need in the sense.

Keywords: Bryusov; lyrics; word; fate; creativity; mystery.

Вступление

Символическая репрезентация «слов» расширяется до общих понятий «время», «тайна», «судьба», и благодаря такому механизму эти незримые, бесплотные понятия предстают как часть предметного мира. Е. В. Меркель отмечает в своей статье овеществление слов в поэтике Н. Гумилёва: «Перед нами слово живое и слово мёртвое, сакральное и профанное, но и то, и то — плотны, осязаемы, телесны» [2, с.594]. В понимании художественного образа «слов» мы обращаемся к его внутренним связям с остальными образами произведения.

В статье Л. Ю. Фуксона даётся принципиально важное, на наш взгляд, наблюдение: «В искусстве нет внеобразных смыслов. <…> Художественные образы не имеют, не содержат смысл, они суть смысл, они составляют смысл. Такое единство бытия и смысла есть в нашем понимании эстетическая ценность, и та образная логика произведения, которая постигается в ходе толкования» [3, с.29]. В этой статье мы будем исходить из того, что рассматриваемые образы произведения являются компонентом изобразительности как часть художественного мира: «Мир включает в себя, далее, то, что правомерно назвать компонентами изобразительности» [4, с.404].

Обсуждение

В произведении В. Брюсова «Но восторг и ужас длились…» смысл художественного образа «ненужных слов» раскрывается в ценностном противопоставлении всего «актуального» и «отжившего» (идущего в ногу со временем и устаревшего). Образ потока амнибусов, кебов, автомобилей и людских волн связывается здесь с ускорением жизни, техническими изобретениями для повышения этой скорости. Люди и средства передвижения оказываются в одном ряду не случайно. Сугубо человеческая характеристика «ярости» применяется к неживому транспорту, перекликается с многошумностью бури, то есть природным явлением. Автомобиль, кеб, а затем и амнибус вмещают нарастающее количество пассажиров, мчащихся в разном направлении людских волн. Ассоциация с природным элементом воды, то есть морскими волнами, потоками усиливает противопоставление природы и технического оснащения человечества. Сметающая всё на своём пути обезличенная толпа противостоит тому, что оказалось вытеснено на периферию: обычный свет и «видения свыше». На фоне бурного внешнего действия внутренняя сфера чувств оказывается не актуальна: в таком мире нет места пустым снам, исчезнувшей мечте. Образ безответности возникает в изображённом мире ещё и по той причине, что в таком многошумном потоке никак невозможно расслышать ответ. Образ занятости противостоит праздности, деловая забота – беззаботности как безумству. Мечта исчезает, как и вытесняется на задний план то, на что не осталось времени, что не приносит материальной выгоды, не обеспечивает скорость. Не случаен здесь образ забвения, объединяющий всё «ненужное» - мечту, сны, отдельных людей, их слова. «Слово» уступает место сплошному «делу», движению людских потоков. Позабытые строки слов занимают последнее место в миропорядке, как сам безумец и праздная женщина. Образ безумия, очевидно, имеет двоякое отношение: с точки зрения спокойного созерцания безумна яростная толпа, с точки зрения скоростного и делового мира – безумен медлящий мечтатель.

Произведение В. Брюсова «Юргису Балтрушайтису» судя по его названию, является посланием одного поэта – другому. Это послание направлено на осмысление предназначения. В изображённом мире предстают такие формы жизни как луч, свет, пыль, волна, бездна. Способ собственного существования, лирический герой сравнивает не со способами существования других людей, а с этим природным миром. Цикличность, характерная для природных процессов, распространяется здесь и на саму деятельность поэта: переход состояний от торжества – к бессилию – и обратно. Такие круги оцениваются как естественные переходы состояний, аналогично природным циклам. Обязанность жить мотивируется всё-таки уже не просто фактом существования в природе: человек стремится познать, совершать открытия загадочных сказок, слов, тайн. Смысл жизни для поэта состоит в том, чтобы быть хранителем и выразителем, быть чутким: «чтоб мир не стал глухим, / чтоб не померкли краски». Образ унылого ветра, поющего гимн безлюдью и смерти, противопоставлен образу поэта, поющему гимн жизни, буквально обязанному спасти своим словом чуткость в человеке, а тем самым – и само человечество. Так, поэт предстаёт носителем этой миссии, хранителем и творцом слова, а образ блуждающего огонька даёт отсылку к евангельскому сюжету сошествия огненных языков на апостолов, открывшего им знание всех человеческих языков, чтобы они могли нести своё слово.

В произведении В. Брюсова «Моисей» заглавие текста сразу отсылает нас к ветхозаветному событию обретения Моисеем священного слова. Образ этого священного слова раскрывается здесь как с позиции самого Моисея, так и с позиции иной божественной воли. Вера Моисея в священный смысл божьего слова проецируется им и на весь остальной народ. Поэтому пляски вокруг Тельца приводят лирического героя в возмущение. Великие слова оказались ненужными: негодование побуждает его разбить скрижали. Но вера в мудрость высшей воли побуждает восстановить скрижали. Так, событие обретения священного слова в этом произведении повторяется дважды. В первый раз – во имя веры, а во второй – во имя любви. Послушание высшей воле приводит к её исполнению, но любовь просто к людям остаётся выше понимания самого героя. Отсутствие гнева и печали в душе, где когда-то звучали мечты, указывает на то, что образ разбитых скрижалей соотносится и с самим Моисеем, его отречением от веры в людей и в свои мечты. Сохранение священных Слов осуществляется вопреки логике самого Моисея, а их повторное обретение становится для него самого утратой. Слова скрижалей остались в его понимании священными, но для самого героя окончательно утратился смысл их обретения.

В произведении В. Брюсова «Поэту» само название предвещает, что перед читателем некое обращение, послание, заповедь и т. д. Особенностью произведения становится абсолютизация этого такого завета над всеми прочими сферами жизни. Поэту «всё в жизни лишь средство / для ярко-певучих стихов», в том числе и любовные объятия, исступлённая боль, беспощадные распятия. Поэту, как и распятому Мессии, завещается именно терновый венок, что указывает на объединение этих образов: всякий несущий своё слово людям обречён на распятие. Отсюда следует, что готовность поэта взойти на костёр связана с образом добродетели. Образы гордого знамени и острого меча задают здесь тему воинствующей добродетели, ассоциативно связанной с эпохой средневековья (не случаен образ «взойти на костёр») и крестовых походов. Образ огня возникает и в другом значении – как адское пламя, следы которого остались на щеках поэта Данте. Таким образом, намечается тема познания, в котором поэту всегда открыто то, что обычно сокрыто от прочих людей. Поэтому и вся жизнь поэта изображается в данном произведении не как механическая реализация поиска словесных сочетаний, а как служение чему-то священному.

В произведении В. Брюсова «Труд» изображению слова уделяется особое место, что указывает на понимание труда, как труда работы над словом. Слова обладают здесь свойствами материализованных объектов: они блестят, горят и жгут. Образ слова, связанный здесь с образами света, очевидно, указывает на прямое соотношение света со смыслом. Образы света предстают в металлическом блеске стали, золотом блеске и блеске алмазов. При этом возникает и дополнение материальной стороны слова, его предметности. Предметность вовсе не противоречит здесь характеристике слов как чего-то священного. Пафос произведения представляет собой воспевание труда. Искусство, знания, слова, книги – всё это также имеет право на место в мироздании только как результат труда, смысл красоты объясняется трудом, трудом объясняется в этом произведении и смысл человеческой жизни. Поэтому сфера словесного труда здесь не противопоставлена сфере труда физического, а соотносится с ней как две разные формы одного и того же. Образ технического прогресса уже не предстаёт здесь как убивающий сферу воображения, как в произведении «Но восторг и ужас длились…». Сама природа (смеющаяся заря) изображается как бесконечное (всегда повторяющееся) приветствие труда.

В произведении В. Брюсова «Родной язык» название произведения уже тесно связано с образом слова. Мы можем отметить, что родной язык характеризуется здесь набором противоречивых свойств: «верный друг» и «коварный враг», «царь» и «раб», «мститель» и «спаситель», «божественный великан». Такое обилие противоречий объясняется тем, что родной язык наделяет своего носителя и «крыльями», и «путами». Более глубокое овладение языком приводит и к более мучительным попыткам отыскать самые точные (свои) слова. В своём величии язык сравнивается с божеством, а борьба смертного человека с языком (то есть постоянный поиск языка) – с борьбой Израиля и божества, которая, собственно, запечатлена здесь в самом значении имени, ведь значение имени Израиль «боровшийся с богом». Соответственно, в этом произведении мы наблюдаем за самим действием языка. Краткость дней смертного человека противостоит здесь бессмертию божества, но сам человек изображается дерзким и борющимся наследником Языка. Так актуализируется тема родства человека и языка. Стихи как алтарный дым служения божеству, то есть родному языку, указывают на пленение человека тайной этого родства, а близость к этой тайне обусловлена тем, что мир языка – обитель человека. Слово и его смысл в этом произведении проясняется или уклоняется от прояснения в ходе трудной борьбы самого человека, поэтому сочетает в себе двоякую характеристику «мой царь» и «мой раб» как тайну самого языка, способного «искать выражение для чего бы то ни было» [1, с.44]. Но перед нами возникает не только характерное для творчества В. Брюсова воспевание труда, но и совершенно другое понимание «слов» как суетного шума, на фоне которого молчание выступает как благо.

Заключение

В рассмотренных нами текстах намечается разностороннее освещение образа слова. Но всё-таки можно заметить несколько основных тенденций:

Слово в произведении «Но восторг и ужас длились» оказывается вытесненным на периферию деловой жизни, происходит забвение ценностей, уход смыслового наполнения жизни. Прошлое как осмысленное существование представляет подлинную жизнь, а текущее состояние мира погружено в хаос и мрак, что связано с «уходом» и забвением слов. Нужда в слове выступает здесь как синоним нужды в смысле.

В произведениях «Родной язык», «Труд», «Поэту», «Юргису Балтрушайтису», «Моисей» слово является синонимом творческой деятельности и священного смысла. Стихи уподобляются алтарному дыму в храме служения божественной воле, сближается с истиной. Слово добывается здесь в труде, указывает на тайну языка, смысл человеческого в человеке, является откровением и даром, а не проклятием. 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Гадамер Г.- Г. Актуальность прекрасного / пер. нем. – М.: Искусство, 1991. – 368 с.
2. Меркель Е. В. Специализация и овеществление слов в поэтике Николая Гумилева // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Литературоведение. Журналистика. 2017. Т. 22. № 4. – с.594
3. Фуксон Л. Ю. Символический и ценностный аспекты интерпретации литературного произведения (Повесть Гоголя «Невский проспект») // Известия Ан. Серия литературы и языка. Том 56. № 5 1997. – с. 29.
4. Хализев В. Е. Теория литературы: учебник для студ. высш. учеб. заведений. - 4-е изд., испр. и доп. - М.: Высш.шк., 2004. – 405 с.

REFERENCES

1. Gadamer G.- G. Aktual'nost' prekrasnogo / per. nem. – M.: Iskusstvo, 1991. 368 s.
2. Merkel' E. V. Specializacija i oveshhestvlenie slov v pojetike Nikolaja Gumileva // Vestnik Rossijskogo universiteta druzhby narodov. Serija: Literaturovedenie. Zhurnalistika. 2017. T. 22. № 4. c. 594.
3. Fukson L. Ju. Simvolicheskij i cennostnyj aspekty interpretacii literaturnogo proizvedenija (Povest' Gogolja «Nevskij prospekt») // Izvestija An. Serija literatury i jazyka. Tom 56. № 5 1997. s. 29.
4. Halizev V. E. Teorija literatury: uchebnik dlja stud. vyssh. ucheb. zavedenij. - 4-e izd., ispr. i dop. - M.: Vyssh.shk., 2004. 405 s.