УДК 81'373
Светлова Ольга Юрьевна
доцент кафедры русского языка как иностранного, ФГБОУ ВО Вятский государственный университет
E-mail: usr20171@vyatsu.ru
Чэнь Сяоли
магистрант кафедры русского языка как иностранного, ФГБОУ ВО Вятский государственный университет
E-mail: a18435225136@163.com
СОБСТВЕННЫЕ ИМЕНА КАК ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ СРЕДСТВО ВЫРАЖЕНИЯ ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЯ В ПОВЕСТИ А. П. ЧЕХОВА «ДУЭЛЬ»
Аннотация. В статье описывается, как антропонимы и топонимы, встретившиеся в повести А. П. Чехова «Дуэль», участвуют в сюжетообразующих оппозициях, составляющих на протяжении всего текста-ситуации антитезу. Эта антитеза, в свою очередь, структурирует текст, являясь опорой сюжета. Рассматриваются такие категории, как прецедентность и интертекстуальность, анализируются собственные имена как представители прецедентной лексики, оценивается их роль в создании условий для более глубокого прочтения текста.
Ключевые слова: имя собственное, антитеза, художественный текст, А. П. Чехов, повесть «Дуэль», интертекстуальность, прецедентная лексика, антропоним, топоним
Olga Svetlova
PhD, Federal State Budgetary Educational Institution of Higher Education «Vyatka State University»
Chen Xiaoli
E-mail: a18435225136@163.com
PROPER NAMES AS A LINGVISTIC MEANS OF EXPRESSING OPPOSITION IN THE NOVEL «THE DUEL» BY A. CHEKHOV
Abstract. The article describes how the anthroponyms and toponyms encountered in A. P. Chekhov's novel «The Duel» participate in plot-forming oppositions that form the antithesis of the situation throughout the text. This antithesis, in turn, structures the text, being the mainstay of the plot. Such categories as precedent and intertextuality are considered, proper names as representatives of the precedent vocabulary are analyzed, and their role in creating conditions for a deeper reading of the text is evaluated.
Key words: proper name, antithesis, literary text, A. Chekhov, novel «Duel», intertextuality, case vocabulary, anthroponym, toponym
По меткому замечанию Л. Н. Гиоевой, «антитеза – это самый насыщенный лексикостилистический конструкт, способный взять на себя столь важную функцию, каковой является структурирование целостного текста» [2, с. 134]. Повесть А.П. Чехова «Дуэль» построена на антитезе: в центре внимания конфликт двух противопоставленных друг другу героев Лаевского и фон Корена. При детальном анализе открываются другие противопоставления, которые держат на себе сюжет, идею и композицию произведения. Л. Н. Гиоева пишет: «антитезная ситуация может распространяться на все художественное произведение, - в особенности, если оно относится к среднему и малому жанру: повести, рассказу, новелле» [2, с. 133], так и происходит в повести «Дуэль». По мнению исследовательницы, «сила противопоставления становится гораздо более очевидной», если оно опирается «на какие-либо материальные скрепы (чаще всего это слова именных частей речи)» [2, с. 133]. В повести «Дуэль» такими словами являются имена собственные.
В повести А. П. Чехова «Дуэль» наиболее многочисленными являются антропонимы и топонимы (всего 96 именований и 936 случаев их употребления). Можно говорить, что большинство собственных имен выступают в повести в оппозициях, используются для демонстрации контраста.
Главная оппозиция выражается в конфликте Ивана Андреича Лаевского и Николая Васильевича фон Корена. Их фамилии противопоставлены по происхождению как русская и иностранная, а имена и отчества у обоих самые типичные для русских людей. Такой ход подчеркивает диалектизм ситуации, единство этих противоположностей. Лаевский с русской фамилией ассоциируется в тексте с персонажами русской классики (Онегиным, Печориным, Рудиным), чем выделяются его типические свойства как нового русского героя своего времени, «лишнего человека» конца ХIХ века. Его оппонента «немцы испортили», он отходит от традиционного для русского человека ощущения себя лишним, и, напротив, представлен как человек науки, естественник. В связи с этим немецкая фамилия является говорящей. В то же время этимологическое единство имени-отчества этих героев указывает на их общность, несмотря на непримиримый конфликт, развивающийся на протяжении всего произведения.
Параллели с русской литературой продолжаются в обращении к имени Базарова. С ним в кульминационный момент произведения сравниваются уже оба героя, участвующие в дуэли, ср.: — Господа, кто помнит, как описано у Лермонтова? — спросил фон Корен смеясь. — У Тургенева также Базаров стрелялся с кем-то там… После этой реплики в сознании опытного читателя актуализируется вся информация о Базарове, который по типу ближе фон Корену, а не Лаевскому: он ученый, который занимался естественными науками, «делом», противопоставлялся младшему Кирсанову, склонному к романтизму. Однако в финале «Отцов и детей» и он оказался «лишним человеком». Через эту ассоциацию фон Корен, только что бывший тотальным антагонистом Лаевского, начинает приближаться к своему оппоненту концептуально, хотя пока и скрыто, только на уровне смутного предчувствия.
Описанные ассоциации становятся возможными потому, что антропонимы Онегин, Печорин, Рудин, Базаров являются прецедентными. Прецедентность определяется как «отражение в тексте национально-культурной традиции в оценке и восприятии исторических событий и лиц, мифологии, памятников искусства, литературы, произведений устного народного творчества» [4, с. 146]. «Прецедентная лексика, представленная в ономастическом пространстве, направляет восприятие текста, т.к. их выбор не случаен и связан с концепцией произведения» [3, с. 256]. В ней имплицитно присутствуют этнокультурные факты русского общества.
Прецедентность сосуществует с категорией интертекстуальности. В. Е. Чернявская определяет интертекстуальность как «взаимодействие текстов и/или их фрагментов как в плане содержания, так и в плане выражения и представляет собой способ, которым один текст актуализирует в своем внутреннем пространстве другой» [5, с. 49]. «Интертекстуальность, как художественный прием, используемый автором, <…> создает условия для более глубокого прочтения текста». Присутствие интертекстуальности становится «предпосылкой для интерпретации текста как бесконечного потока смыслов, возникающих независимо от авторской концепции» [3, с. 256].
За счет способности «кодировать значительный объем информации на незначительном линейном отрезке текста» [1, с. 5], выбранные А. П. Чеховым имена очень емко передают не только представление о Лаевском, но и рисуют общую панораму русской жизни. Причем, если сам Лаевский подчеркивает свое сходство с названными прецедентными именами героями, то его антагонист фон Корен иронизирует над таким сравнением, считая Лаевского несравненно более мелким человеком. Прецедентные имена фигурируют в речи обоих персонажей, но с разным подтекстом: Лаевский оправдывается их существованием, а фон Корен иронизирует над его попытками оправдаться.
Еще одна важная оппозиция, играющая значительную роль в идейном контексте повести, – это оппозиция по социальному положению персонажей. Противопоставление образованных и необразованных людей четко проводится в употреблении имен: относительно взрослых образованных героев (врачей, чиновников, ученых, священнослужителей) используются либо имена-отчества, либо фамилии (Марья Константиновна Битюгова, Иван Андреич Лаевский, Надежда Федоровна, Александр Давидыч Самойленко, Никодим Александрыч Битюгов, Николай Васильевич фон Корен, Егор Алексеич, Илья Михайлыч и т.п.), а относительно людей низшего сословия только имена (Ольга, Дарья, Анфиса, Акулина, Мустафа, Керим). При этом интересно, что Анфиса и Акулина употреблены в значении нарицательных. Ср.: Что же касается любви, то я должен тебе сказать, что жить с женщиной, которая читала Спенсера и пошла для тебя на край света, так же не интересно, как с любой Анфисой или Акулиной. Здесь они обозначают весь класс необразованных людей и любых его представителей.
Самойленко, Лаевский и фон Корен в обращении именуются Саша, Ваня и Коля в единичных случаях. Ср.: Лаевский 244, Иван Андреич 15, Ваня 10; Самойленко 153, Александр Давидыч 21, Саша 1; фон Корен 122, Николай Васильевич 3, Коля 2.
Такое употребление антропонимов характеризует историческую традицию в целом: в описываемый период было принято обращаться к необразованным людям низшего сословия по имени, без отчества, причем имя могло употребляться с оценочными суффиксами, что свидетельствовало об отсутствии уважения к человеку, отношению к нему не как к равному. Однако в повести есть важнейший монолог диакона Победова, который переводит восприятие данных языковых средств в произведении на новый уровень: «За что он ненавидит Лаевского, а тот его? За что они будут драться на дуэли? Если бы они с детства знали такую нужду, как дьякон, если бы они воспитывались в среде невежественных, черствых сердцем, алчных до наживы, попрекающих куском хлеба, грубых и неотесанных в обращении, плюющих на пол и отрыгивающих за обедом и во время молитвы, если бы они с детства не были избалованы хорошей обстановкой жизни и избранным кругом людей, то как бы они ухватились друг за друга, как бы охотно прощали взаимно недостатки и ценили бы то, что есть в каждом из них. Ведь даже внешне порядочных людей так мало на свете! Правда, Лаевский шалый, распущенный, странный, но ведь он не украдет, не плюнет громко на пол, не попрекнет жену: «лопаешь, а работать не хочешь», не станет бить ребенка вожжами или кормить своих слуг вонючей солониной — неужели этого недостаточно, чтобы относиться к нему снисходительно?» Этот монолог переводит противопоставление, противостояние разных точек зрения, разных позиций, разных взглядов образованных людей в новую плоскость: на идейном уровне снимает различия и противоречия между ними на фоне их сходства в оппозиции к необразованным людям. Сознание же читателя уже было подготовлено к этому новому противопоставлению, так как оно было намечено ранее с помощью собственных имен. Таким образом, использование собственных имен полностью отвечает цели выхода на совершенно новый уровень противопоставления.
Важное идеологическое место данного монолога подчеркивается и тем, что именно дьякон далее неожиданным вскриком предотвращает трагическую развязку дуэли, таким образом погасив конфликт на фактическом, сюжетном уровне. Отметим, что в последней сцене прощания фон Корен впервые называет Лаевского по имени-отчеству: Не поминайте меня лихом, Иван Андреич. Это свидетельствует о том, что конфликт исчерпан и вместо враждебности появилось уважение.
С помощью антропонимов также выстраивается противопоставление всех персонажей повести по национальной принадлежности. Среди антропонимов, называющих персонажей, выделяется оппозиция русские (славянские) – «кавказские» имена, фамилии. Ср.: Лаевский, Победов, Самойленко, Битюгов(а), Кириллин и Ачмианов, Мюридов, Наваридзе, Наваридзе; Катя, Костя, Ваня, Коля и Мустафа, Керим, Кербалай. Особняком стоит фамилия фон Корен. Эту оппозицию продолжает оппозиция топонимов по признаку Россия – чужбина (Кавказ): Россия, Москва, Петербург, Невский, Большая Морская, Ковенский (переулок) и Кавказ.
Данные оппозиции являются сюжетообразующими, так как основу сюжета составляет стремление Лаевского раздобыть денег и уехать с Кавказа в Россию, сбежать. Для Лаевского Россия, а конкретнее – Петербург, Москва и отдельные места в этих городах, являются притягательным центром, а Кавказ вызывает отторжение.
Таким образом, собственные имена в повести А. П. Чехова «Дуэль» играют важную текстообразующую роль, так как с их помощью выстраиваются антитезы, на которых держится все произведение.
REFERENCES